— Я ничего не знала, — промямлила я сокрушенно. — А пару-тройку красавиц, которые все же смогли вернуться на родину из рабства, вы не нашли?
— Нашли.
— А можно будет поговорить с теми, кто производил порнуху?
— С теми, чью явную причастность мы сумеем доказать, — пожалуйста, попытайтесь. Хотя они вряд ли захотят с вами беседовать.
— Алексей Степаныч, — осенило меня внезапно, — да вам же теперь орден пожалуют!
— Вы неудачно выбрали момент и место для шуток, — холодно отреагировал следователь. — А чтобы ваша статья получилась более убедительной и эмоциональной, вы ведь решили обо всем этом написать, не так ли, я могу предоставить в ваше распоряжение видеокассету, демонстрирующую, как тридцатилетние верзилы совокупляются с почти младенцами. А вы не интересовались, откуда бралась ваша зарплата, если никто в фирме, как вы сами мне сказали, ничего не делал? Ваша контора служила простым прикрытием для отмывания денег. Эти долларовые премии должны были жечь вам руки, потому что они были заработаны глупыми девчонками, подобранными на вокзалах, или бестолковыми девицами, которых отправляли на Запад как партии дешевого товара. Но вы все кормились и предпочитали не задавать вопросов. Вы хоть понимаете, в какой грязи оказались? Да если бы…
— Хватит! — заорала я. На столе лежала увесистая коричневая папка, я в ярости грохнула ею. Получилось громко и эффектно. — Алексей Степаныч, я не девочка для выслушивания нотаций. Я проработала в «Интеркоме» месяц с небольшим, и зарплату, которой вы так меня стыдите, получила один раз. У меня возникали подозрения, но как я могла их проверить?
— Хорошо, не буду, — просто согласился Степаныч. Видно, мужик он все-таки неплохой.
— Но кто же убил Олега Дроздовцева? Следователь кивнул на шкаф, где громоздилась башня из толстых папок.
— Видите? Это все на мне. Двадцать три дела — текучка, мелочевка. Поножовщина, драки. Мне бы сейчас вплотную заняться этими мафиози, а приходится и весь остальной воз тянуть. Кто убил Дроздовцева? Улик никаких. Это мог сделать любой бомж, случайно проходивший мимо вашей гостиницы, которому понравились его кроссовки. Это мог сделать и один из вас рано утром, когда Олег отправился на зарядку. Или кто-то из его мафиозных друзей, которому он чем-то не угодил. Или ваш красавчик Вадим — ведь мы его до сих пор не нашли. А может быть, Вадим и сам где-то валяется с перерезанным горлом. И так далее. С кирпича отпечатков пальцев не снимешь, свидетелей нет, остается только гадать…
Да, в пренеприятнейшую историю я попала. Подумать только, Танечка Максимова, звезда отечественной журналистики, своими изящными ручками помогала отмывать порнографические рубли. Прачка недоразвитая. Ну и напишу же я статью, никто не спасется, кровожадно думала я, возвращаясь домой. Или отдать дискету с фамилиями Степанычу? А как же я тогда оправдаю свое месячное пребывание в мафиозной структуре?
Прошла всего неделя с тех пор, как ушел Сергей, а мне казалось, что целая вечность прогремела мимо.
В подъезде около моей двери сидел прямо на ступеньках худой, заросший щетиной Вадим.
К груди Вадим прижимал газетный сверток. Боже, ну почему все идут ко мне?
— Таня, я не ел три дня.
— Же не манш па сие жур. Заходи, беглец. После того как Вадим, тихо смущаясь, съел все, что было у меня на плите и в холодильнике, я небрежно спросила:
— В свертке — кроссовки? Он кивнул.
— Так это ты убил Олега?! — не поверила я.
— Таня, я его не убивал, — хмуро ответил Вадим. — Ну, я не знаю, зачем я снял с него эти проклятые кроссовки, то есть… я, конечно, могу объяснить… хотя я и сам… я и сам не совсем разобрался… Таня, я не хочу, чтобы на меня повесили это убийство! Я не убивал его!
— Вадя, да не волнуйся ты так. Я ни за что бы не поверила, если бы ты начал утверждать обратное.
Вадим сидел, опустив глаза.
— Знаешь, я любил Олега.
— Ну да, если глубоко не копать, то внешне он был очень неплохой парень.
— Нет, я не про это… Я любил его… ну… как мужчину.
Я дернулась на своей табуретке. Антрекот, мирно задремавший на моих коленях, врезался головой в стол. Боже мой, если сейчас окажется, что, кроме Светки, Олег изнасиловал еще и Вадима, я не переживу. Такого я еще не встречала, хотя, и прожила всю жизнь в столице, и телевизор смотрела регулярно, газеты иногда читала, но чтобы вот так, лицом к лицу…
Вадим, почувствовав, как я вся подобралась, предупредил мой вопрос:
— Он не знал этого.
— Так. Все. Вставай… Пойдем в гостиную, сядем на диван. А то я не смогу потом отскрести кота от крышки стола.
Далее все происходило по обычному сценарию. Как всегда это бывает, мне поведали о пережитых страданиях.
— Мне больше некуда было идти. Я всю жизнь в подполье, у меня нет ни друзей, ни знакомых. Один раз ко мне прицепился мужик, они, наверное, таких ущербных, как я, издалека чувствуют. Он мне сказал — давай будешь жить со мной, с такой внешностью смешно жаловаться на судьбу, если хочешь, я тебе еще и платить буду… Но ведь это все грязно и мерзко! За два года работы в «Интеркоме» я совершенно измучился. Я думал — ну что мне остается? Только выпрыгнуть из окна. Но на это у меня не хватит смелости. Как, впрочем, и на то, чтобы объявить всем, кто я такой. Когда в воскресенье утром я нашел мертвого Олега, я совсем сошел с ума. Не соображая, что делаю, я стащил с него кроссовки, прижал их к груди и убежал в лес. Потом до меня дошло, что теперь это убийство запросто повесят на меня. Три дня скрывался в трущобах.