Фирма «Интерком» в своем объявлении гарантировала удовлетворить самые взыскательные запросы претендентов, и, проконсультировавшись с Эванжелиной по части моего костюма, я направилась на встречу с президентом компании.
Привычная невыразительность моей постной физиономии удачно компенсировалась глубоким, проникновенным взглядом серых глаз. Темно-синий костюм (пять месячных зарплат — подарок Сергея) выгодно подчеркивал изысканную французскую худощавость моей фигуры (правда, злопыхатели и кровные враги давно закрепили за мной подпольную кличку Стиральная доска, но стоит ли обращать внимание на злобные выпады недоумков?). Что и говорить, выглядела я отлично. Эванжелина сказала: тебе запросто можно дать 25 лет, Серж заметил, что я внушаю доверие. Получив таким образом благословение самых близких мне людей, я отчалила.
Когда во время встречи в «Интеркоме» мне сообщили условия работы, я внутренне упала на пол и забилась в конвульсиях. Зарплата, в пятнадцать раз превышающая мой оклад в газете, премия в долларах, служебная машина, трехдневный отдых всей фирмой раз в два месяца в подмосковном отеле. Мне стоило неимоверных усилий не затрубить, как раненый слон, «Я согласна!», а добрых пять минут изображать на лице нерешительность и задумчивость.
С горящим взглядом недолеченной психопатки я галопом прискакала домой, где меня ждали Сергей, Эванжелина и Антрекот, мы раздавили по этому поводу полбутылки хорошего коньяка. Эванжелина уже мечтала о том, как мы будем тратить доллары, Серж вслух размышлял, повлияет ли новая должность на мою сексуальную отзывчивость, один лишь Антрекот любил меня бескорыстно и преданно.
Итак, я попрощалась с коллегами и редакционными мокрицами и въехала в новый кабинет.
Двухэтажное здание офиса располагалось в центре Москвы. Наверное, раньше на этом месте стоял невысокий дом из потемневшего от времени дерева. «Интерком» снес ветхую постройку и возвел роскошный особняк современного дизайна и с выхоленным газоном вокруг. Каждая травинка здесь дышала процветанием, на стоянке у сверкающего затемненными стеклами и хромом входа красовалось несколько иномарок последнего года выпуска. И публика в этой капиталистической конторе окопалась соответствующая — разодетые дамы и ухоженные мужчины.
Среди всего этого непривычного для меня великолепия — итальянской кожаной мебели, полированных панелей, заставленных импортной оргтехникой столов — хотелось работать, работать и еще раз работать. Но, как оказалось позже, в этом заведении такая реакция на окружающую обстановку происходила лишь в моем неиспорченном, излишней роскошью организме.
Первое время я приходила в офис, как на экскурсию в валютный магазин, восхищаясь красотой вещей, с которыми я должна была работать. В моем кабинете стоял компьютер с лазерным принтером, цветной «Кэнон», телефон с автоответчиком и факсом. Я радовалась всему этому, как завхоз провинциального райисполкома, получивший в свое распоряжение партию германских скрепок.
На столе всегда лежала пачка превосходной бумаги с фирменными знаками, ручки, резинки, карандаши, толстые огромные фломастеры, яркие пластмассовые баночки с клеем — словом, все те мелочи, которыми так любит обладать простой человек, если они новые и достаются бесплатно.
Теперь мне не надо было неделю бегать за редакционным снабженцем, чтобы выпросить у него гнусненькую шариковую ручку, — вот лежали американские с тончайшими стержнями, я перестала заносить телефоны нужных людей, в распухший дешевый блокнот — необходимый телефон возникал на экране компьютера после нажатия трех кнопок, я была избавлена от необходимости писать статьи на обороте старых черновиков — прекрасная «нулевка» сама подползала мне под руку, лишь бы я удостоила ее прикосновением своего бессмертного пера.
Первые недели на новом месте, когда ты еще никого не знаешь, самые трудные. Конечно, возникли проблемы с гардеробом. Здесь я не могла позволить себе ходить в джинсах и майке. Помогла Эванжелина. Она обладает удивительным умением превращать давно похороненный в шкафу кусок шифона в эффектный шарф и возрождать старые мужские рубашки.
Мы позаимствовали у Сержа один из его летних двубортных пиджаков, сшитый из прекрасной иранской ткани, ушили его, откопали в глубине бельевого комода полупрозрачную юбку, приплюсовали сюда черные очки, еще какую-то ерунду, и до первой зарплаты я была с натяжкой, конечно, но обеспечена.
А, интеркомовские дамы меняли наряды каждый день. Нежаркий июль предоставлял им большой простор для варьирования струящихся юбок из «Сивайза» и блузок, украшенных «драгоценными» стразами, с умопомрачительными платьями из атласа и муара. Зато я была сплошная деловитость — если нет денег на летний костюм от Лесли Фей, приходится изображать из себя мадам, настолько поглощенную работой, что даже забывающую менять наряды хотя бы через два дня. Сама себе я напоминала серого воробья, случайно оказавшегося в клетке с высокомерными павлинами, которые не упускали ни одного шанса, чтобы горделиво расправить роскошные хвосты и продемонстрировать мне мое убожество.
— Ничего, — успокаивала меня Эванжелина, — ты любую красотку затмишь своим интеллектом. Вот Серж, какой яркий мужчина, молодые девчонки на улице падают направо и налево, как елочки на лесоповале, по идее, ему и женщина полагается эффектная, а он выбрал тебя и только тебя любит…
Вот таким оригинальным образом любимая подруга врачевала мое травмированное самолюбие.